О силе и немощи.
В память Сапожниковой
Елизаветы Ивановны 
Мне довелось однажды снимать комнату у женщины, которой был 91 год. Несколько слов о ней и о ее доме. Она, Елизавета Ивановна, старушка ростика очень маленького, согнутая и от этого кажущаяся еще меньше. Почти глухая. Зрение очень плохое. Еще хуже у нее было с памятью. Почти каждый вечер, когда я возвращался домой, начинался с выяснения через дверь, кто я и зачем пришел. В конце концов, я был определен в ее родственники с переменной время от времени степенью родства. Впоследствии меня уже помнили и ждали, но я каждый раз ощущал себя какой-то новой для нее личностью. Она все время что-то теряла, забывала и, казалось, что вся ее жизнь - это поиски всегда куда-то запропастившихся нужных вещей: денег, очков, бумажек, продуктов, одежды и пр. И еще. Но это уже не ощущение, а реальность - она жила давними-предавними воспоминаниями. И даже не ими, а в них самих. Здесь была уже не память, а погружение в то время, и рассказ об этих временах становился не воспоминанием, а живым описанием того, что она видела как будто сейчас. И, слушая ее, я сам оказывался там - во всегда теплом и ласковом лете, в многочисленной доброй семье, в домашних хлопотах и заботах, в неспешности и радости той жизни. Передавалось и ощущалось все, вплоть до ароматов, нюансов чувств и настроений, до шорохов, скрипа, всплеска.
[spoiler]Празднование 300-летия Дома Романовых (1913г.) Я почти видел и почти присутствовал там сам. Конечно, я видел только тот фрагмент, в котором участвовала Елизавета Ивановна, девочка Лиза 10 лет от роду...
Церковь Иоанна Предтечи в Ярославле за Которослью, рядом женская гимназия, у ограды которой построили воспитанниц для приветствия Императора с семьей. Завитки ограды, погода, солнце, ветерок, запахи - все как наяву. Девочки, уже уставшие в ожидании... И появление Императора. Вот он остановился напротив. Дочери Императора стоят перед ним. Платья их, кружавчики, оборочки, атласные пояса, прически и лица стоят даже перед моими глазами... Да, память у Елизаветы Ивановны была совсем «плохая»: она помнила все-все из той далекой счастливой жизни и ничего из этой сумрачной и одинокой. Вот такая у меня была Елизавета Ивановна, маленькая, седая, слабенькая, хлопотливая и добрая.
Дом же еще постарше ее в одной (верхней) половине и моложе ее лет на 13 - в нижней. История такая, раньше дом был одноэтажный, но для разрастающейся семьи стал мал, и решили его сделать двухэтажным. Но по сегодняшним понятиям сделали это странно: весь дом с крышей и обстановкой поднимали вверх, подводя снизу второй-первый этаж. Так и уехал на второй этаж большой рояль и другая утварь. Этот этаж так и остался таким, каким был в те давние времена: гостиная-зала с роялем, горкой, огромным напольным киотом и тонетовским гарнитуром: гнутые стулья, диван, визави, кресла, стол, столик, подставки под цветы и прочие мелочи. Столовая с огромным столом и высокими резными стульями с плетеными сидениями и спинками. Две печи на втором этаже (они тоже поднимались вместе с первым этажом), коридор между ними, и еще комнаты, но уже утратившие дух того времени. Вот в этом самом коридорчике около одной из печей и напротив другой и жила моя старушка. Кровать, стол, табурет - маленький жилой теплый оазис в огромном пустом доме. И маленькая бабушка, свернувшись на кровати во всей одежде под одеялом и еще под пальто сверху... Первый этаж в доме был пустым и заброшенным с кучей комнат и абсолютной висящей в воздухе и царствующей здесь безжизненностью. Его, этого этажа, как и не было вовсе.
Я переехал к Елизавете Ивановне зимой. Одинокая, беззащитная. Позвонишь снизу у дверей и полчаса ждешь, когда она преодолеет путь от кровати до лестницы и саму лестницу. Долгие переговоры через дверь (ее много раз обкрадывали) и теплая, радостная встреча и ее хлопоты.
Вот такими были бабушка Лиза и ее дом. А еще был огромный сад. Правда, от сада остались выродившаяся и вымерзшая вишня и огромные кусты сирени невероятной красоты даже с сухими вениками прошлогодних соцветий: и сиреневая, и малиновая, и вишневая, и розовая, и белая, и простая, и махровая. Эта сирень тоже осталась в моей памяти рядом с Елизаветой Ивановной.
Был еще и полуразвалившийся сарай вдали от дома в углу сада с остатками старой мебели и дровами. А рядом с домом маленькая сараюшка с углем из трех досок, кусков толя и фанеры. Колонка с водой через улицу. Вот как будто все о доме.
Да, разговор мы завели о силе, а ее пока нет. Есть немощь. Дом есть и прочее. А где же сила?
А вот эта бабушка, этот божий одуванчик, и стала для меня представлением настоящей силы. Дело было так.
Зима была очень суровая в том году. Я сразу же постарался внушить бабушке, что я буду носить воду, уголь, заниматься дровами. Да собственно это-то и было по договоренности моей платой за жилье. Но главной платой, а это я понял позже, было для Елизаветы Ивановны наличие рядом живой души, просто кого-то рядом.
Договориться то мы договорились, но получалось все по-другому. Я приходил с работы и всегда заставал дома и полные ведра воды, и уголь, и наколотые и принесенные дрова. И никакие разговоры и уговоры не меняли эту ситуацию. Все и всегда было приготовлено. И к моему приходу меня ждал чай, скромная снедь и теплая вода для умывальника. И тепло этой бабушки. Застенчивое, нерешительное, проявляемое украдкой, тихонечко, незаметно.
И вот однажды я вернулся пораньше и застал Елизавету Ивановну за колкой дров. Маленькая бабушка с маленьким дореволюционным колунчиком. Перед ней уже расколотая пополам чурка и от одной половины она откалывает поленушки. Стоит перед ней эта чурочка. Сама бабушка полусогнутая с этим колунчиком над ней. Бабушка неуверенно, медленно сгибается, поднося, а не ударяя, колунчик к чурке. И отскакивает полено. Бабушка колет неспешно и неловко. Как в замедленном фильме. Но поленчики отскакивают.
Я пожурил ее, отцепил от саночек с дровами, к которым она сразу прицепилась, как только я отобрал колун, и отправил ее домой.
Надо сказать, что силы у меня было достаточно, да и дровосеком я слыл очень приличным. Ко всему, я любил колоть дрова.
Взял я эту же чурочку, колун (все-таки колунчик) в одну руку, махнул им, ударил. И нечего... Да я ведь только что видел, как легко откалываются поленья. А у меня? Да я практически профессионал по этой части. И что же? Я посильней - ничего. Еще сильней - все тоже и также. Ну, я колун в обе руки и с полного маха. Эх! Поехали! Машу, поленья летят. Сам собой любуюсь. Здорово у меня получается. Наколол, принес. Такой сам довольный, разогретый. Жар и здоровье так и пышут.
А потом вот задумался: до какой степени надо быть немощным, чтобы быть таким сильным, как эта старушка. Ведь она миленькая почти не затрачивала сил, да их у нее и не было. И, меж тем, как легко она колола дрова. Воистину вспомнишь библейское «Сила наша в немощи проявляется».
2000год.[/spoiler]
я так в прошлом году ездил 7 раз 
или 